Данная рубрика — это не лента всех-всех-всех рецензий, опубликованных на Фантлабе. Мы отбираем только лучшие из рецензий для публикации здесь. Если вы хотите писать в данную рубрику, обратитесь к модераторам.
Помните, что Ваш критический текст должен соответствовать минимальным требованиям данной рубрики:
рецензия должна быть на профильное (фантастическое) произведение,
объём не менее 2000 символов без пробелов,
в тексте должен быть анализ, а не только пересказ сюжета и личное мнение нравится/не нравится (это должна быть рецензия, а не отзыв),
рецензия должна быть грамотно написана хорошим русским языком,
при оформлении рецензии обязательно должна быть обложка издания и ссылка на нашу базу (можно по клику на обложке)
Классическая рецензия включает следующие важные пункты:
1) Краткие библиографические сведения о книге;
2) Смысл названия книги;
3) Краткая информация о содержании и о сюжете;
4) Критическая оценка произведения по филологическим параметрам, таким как: особенности сюжета и композиции; индивидуальный язык и стиль писателя, др.;
5) Основной посыл рецензии (оценка книги по внефилологическим, общественно значимым параметрам, к примеру — актуальность, достоверность, историчность и т. д.; увязывание частных проблем с общекультурными);
6) Определение места рецензируемого произведения в общем литературном ряду (в ближайшей жанровой подгруппе, и т. д.).
Три кита, на которых стоит рецензия: о чем, как, для кого. Она информирует, она оценивает, она вводит отдельный текст в контекст общества в целом.
Модераторы рубрики оставляют за собой право отказать в появлении в рубрике той или иной рецензии с объяснением причин отказа.
М.: Н.Новгород: Деком, М.: ИМА-пресс, 1993 г. 416 страниц
Под обложкой сборника "Комната с призраком", изданном у нас в стране в далёком 1993 году скрывается антология "Great British Tales of Terror: Gothic Stories of Horror & Romance, 1765-1840", изданная в 1972 году. Достаточно большой редкостью в начале 90х годов была антология, практически идентичная оригинальной западной. К сожалению всё же "почти" — несколько рассказов осталось за кадром...
Составитель — Питер Хэйнинг — настоящий корифей всяческих антологий рассказов ужасов, мистики и детективов. Больше всего известен по работе в серии сборников "Альфред Хичкок представляет" — вопреки названию, составителями там выступали чаще всего как раз Питер Хэйнинг и Роберт Артур...
Собственно что же под обложкой?
Это классические тексты, с которых собственно и начался жанр готической литературы — с конца XVIII века и по начало XIX. Охват авторов широкий — от предромантиков вроде Горация Уолпола, Анны Рэдклифф и ошибочно названного Уильяма Бекфорда — до уже самых настоящих романтиков классического периода: Роберт Чарльз Метьюрин, Вальтер Скотт, Байрон, супруги Шелли... Есть и более молодые авторы — как и понятно из названия сборник заканчивается серединой XIX века, и одним из наиболее поздних авторов в книге стал Джозеф Шеридан Ле Фаню.
Книга содержит в себе основные вехи развития жанра — здесь и истории о таинственных привидениях в не менее таинственных замках, и повествования о старинных легендах, до сих пор будоражащих умы людей... Стоит отметить и практически полный комплект написанных на спор историй Байрона, Джона Полидори и супругов Шелли. Известна история, гласящая, что эта компания талантливых друзей оказалась однажды в скучном поместье на берегу не менее скучного озера. И чтобы занять друг друга они решили сочинить таинственные истории... Байрон сочинил лишь отрывок, Перси Биши Шелли написал несколько глав незаконченного романа "Ассассины", Джон Полидори сочинил рассказ "Вампир", ставший первым европейским повествованием о кровососущих... А Мэри Шелли написала свой гениальный роман "Франкенштейн или новый Прометей". Все вышеперечисленные тексты кроме романа Мэри Шелли как раз и представлены в антологии.
Интересно, что хотя в книге и не хватает нескольких рассказов, среди которых особенно жалко пропажи таких авторов как Метью Грегори Льюис, Ли Хант, Томас де Квинси и Эдвард Бульвер-Литтон... Но есть и приятные дополнения.
Во-первых, это глава из бульварного романа "Вампир Варни", повествующая о похождениях одноимённого вурдалака. Издание выходило отдельными брошюрками в 1840 годах и стало настолько популярно, что в итоге насчитало около двухсот главок-брошюрок... Что действительно свидетельствовало о настоящей популярности вампирской тематики, причём задолго до "Дракулы" Брэма Стокера и даже "Кармиллы" Джозефа Шеридана Ле Фаню...
И во-вторых в книге присутствует несколько рассказов из совершенно другой антологии "Cornish Tales Of Terror" 1970 года. В ней уже представлены рассказы начала XX века.
Данная статья была написана в 2000 году для журнала Паттерн.
Сейчас неожиданно извлечена из архивов, и с минимальной чисто косметической правкой предстаёт здесь.
Сходство с некоторыми персонажами абсолютно не случайно.
Что такое рецензия? Зачем она нужна? Кому она нужна? Постараемся ответить на эти вопросы.
Рецензия (в нашем современном бытовом понимании) — это краткий разбор какого-либо текста, либо другого произведения искусства с некоторой долей информативности и оценки, целью которого является донесение до читателя (слушателя, зрителя или другого воспринимающего) информации о существовании данного произведения, а также совет, сводящийся к односложному да-нет: стоит ли тратить на вышеуказанное время и денежные средства. Значит, на вопрос "зачем?" отвечаем: для информации. А вот на вопрос "кому?" отвечаем: “тем, кто еще не в курсе. Людям уже сведущим рецензия ни к чему, они и так имеют представление о данном произведении, имеют по нему свое личное суждение и быть может даже какую-то закрытую информацию. Для таких людей наблюдение рецензирования порой смешно, если не ужасно. Особенно это смешно тем, кто имеет непосредственное отношение к данному произведению (будь это издатель, переводчик, редактор, сам автор, его соавтор, ученик, учитель и просто хороший знакомый, то есть лицо, находящееся "в теме"). Значит, таких людей рецензия может лишь развеселить, а в худшем случае и разгневать. Выходит, рецензия пишется не в угоду этих людей. Порой, даже при самой позитивной оценке, рецензент вкладывает в произведение совершенно другое значение, нежели автор. Это естественно, так как личный опыт обоих различен, больше того — внутренний мир обоих различен. А вот посторонний в данном случае не обладает никаким опытом в данном вопросе. Он лишь проходит мимо, и тут его глаз останавливается на рецензии. Он читает ее. Естественно, сначала он принимает позицию рецензента, так как другой не может сформировать, не ознакомившись с данным произведением. По прочтении произведения он может хоть сто раз менять свое к нему отношение, но это уже не важно — это его личное дело. Задача рецензии выполнена. Посторонний привлечен. Дальнейшие его дела нас не волнуют. При таком взгляде рецензия вполне может быть лишена достоверности, ведь ее задача — привлечь постороннего. Рецензия может врать, перевирать, но все это ради привлечения внимания. Более того: рецензия может быть просто хорошо написана, якобы имитируя авторский стиль рецензируемого произведения, либо же состоять из такого рода информации, которая относится к кругу данного произведения, но не к нему самому (например, какие-то конкретные, обычно наиболее запоминающиеся факты из жизни автора, скандалы, связанные с текстом, наличие-отсутсвие премий, даже мнение общественности, в особенности это касается зарубежных произведений, так как тамошнее мнение уже успело сформироваться, а тутошнее просто не имело возможности, при условии, что мы не берем в расчет "узкие круги", такие возможности имеющие). Это хорошо работает, но только в краткосрочном периоде времени. То есть одно-, двух-, трехразово, затем посторонний просто понимает, что его накололи и перестает воспринимать рецензии наколовшего его автора за чистую монету. Можно конечно, каждую третью рецензию представлять под новым псевдонимом, но при этом возникает новая сложность: постороннему должен быть знаком сам рецензент. Когда он знает его, когда он уверен, что его не обманут, он доверяет его выбору. В разных областях известны разные рецензенты, чаще называемые критиками, имеющие уже свой имидж, знакомые некоторому кругу посторонних. Их воспринимают чаще адекватно. Хорош пример Вячеслава Курицына, который по совместительству является не только рецензентом для посторонних, но и для своих. Если брать из другой области, можно назвать, например, Сергея Соболева (*). Посторонние знают, что можно ожидать от этих персонажей, доверяют им. Разумеется, эти персонажи являются узкоспециализированными. Маловероятно, что Сергей Соболев будет писать, скажем, о Павле Пепперштейне, а Вячеслав Курицын — о Филипе Дике. Это лишь еще раз доказывает знакомость и законченную сформированность образов данных персонажей. Выходит, рецензент, прежде чем выходить на сцену, должен позаботиться о формулировке своей концепции, своего имиджа, своей специализации. Ведь узконаправленность вышеуказанных персонажей сводится не только к специализации, но и к манере поведения. Сложно, к примеру, представить Сергея Соболева, использующего матерные выражения в своих рецензиях. От Курицына этого ожидать можно, но никто не поставит это ему в упрек, а если и поставит, то будет осмеян…
Но вернемся к задаче рецензии. Так или иначе, рецензия сводится не только к просветительству, но и к коммерческой рекламе. Книгу, о которой три критика написали три рецензии, купят лучше, чем ту, о которой написал только один, да и то неизвестный. Естественно, везде бывают исключения, но рецензия всегда вносит свой вклад в объем продаж. Разумеется, это зависит и от канала распространения. Рецензия в Книжном Обозрении явно отличается по своей силе от рецензии в Паттерне.
Посмотрим теперь на содержание рецензии. В классическом понимании она должна содержать хотя бы краткий разбор произведения по таким параметрам как жанр, фабула, сюжет, тематика, проблематика, композиция, система образов или уж хотя бы современный бинарный нарративно-дискурсивный взгляд. А что же представляют собой многочисленные современные рецензии? Мы не будем говорить о том, что называется рецензиями в некоторых журналах и содержит от силы три рубленные предложения. Недалеко в данном вопросе ушел, например, и журнал Фантом с его кратко-невнятными пассажами. Возьмем хотя бы более серьезные рецензии, к примеру, те, что мы видим каждую неделю в КО или даже рецензии тех же Курицына и Соболева или, например, рецензии Русского Журнала. По сути, они представляют собой расширенные аннотации. И мои “рецензии" в этой связи ничем не лучше. О чем это говорит? Об инфляции некоторых понятий, о возрастающей значимости краткости и насыщенности информации. Но заглянем в эти рецензии. Какая там информативность? Рецензент чаще всего просто берет какую-то одну сторону произведения и раздувает ее до размера слона, в данном случае — рецензии. А часто и вовсе пишет что-то невнятное на тему. Еще более скучен пересказательный подход, когда рецензент из-за отсутствия своего мнения просто пересказывает сюжет произведения (особенно парадоксально это звучит, когда мы говорим о музыке и живописи или таких литераторах как Саша Соколов или, скажем, Джеймс Джойс — при желании это, конечно, можно пересказать, но насколько адекватно это будет смотреться? В качестве довеска вспомним известную фразу Льва Толстого о том, что для того чтобы вкратце пересказать основное содержание "Анны Карениной" ему бы понадобилось заново написать весь роман), тем самым аннулируя всю интригу и отталкивая тем самым целый ряд потенциальных посторонних. Разумеется, существует круг читателей, возлюбивших один шаблон и не желающих слышать ничего другого, но таким читателям вообще не нужна рецензия — им достаточно простой и понятной атрибутики на обложке или хотя бы в краткой аннотации (звон мечей, борьба добра со злом, половой контакт или контакт с пришельцами, борьба с ментами или бандитами, или контакт со всеми одновременно).
Что же остается рецензенту? Писать настолько невнятно, чтобы не раскрыть интригу, лишь наметить атмосферу, рассказать немного об авторе, да и самом произведении. Причем сделать это наиболее субъективно, насколько это вообще возможно. Иногда помогают и ссылки на другие источники, особенно на уже сформировавшиеся культурные ценности, например, "это шедевр мировой литературы" или "это произведение продолжает лучшие традиции шедевров мировой литературы, испещрено цитатами и лейтмотивами"…
И последний вопрос: для чего же сам рецензент рецензирует?
Ради денег — вряд ли. Иногда, но все же — вряд ли. Большинство рецензентов — энтузиасты с сумасшедшими глазами. Да и вообще на рецензиях особо не заработаешь. Максимум, что на них можно заработать — это деньги на покупку очередной сумочки книг, чтобы написать еще десяток рецензий. И так вращаемся по замкнутому кругу. Это не жалоба, это констатация факта.
Ради признания — это уже ближе, особенно, если рецензент размещает свои труды в известных изданиях.
Хотелось бы пойти еще дальше. Предложить еще одну причину. Для поддержания мозговой деятельности. Это подходит, когда первые две не действуют или действуют с трудом.
Например, деньги совсем не светят, а признания слишком мало, особенно в малоизвестных изданиях.
Так для чего же я пишу рецензии, точнее расширенные аннотации? Для того, чтобы зафиксировать некую сумму информации и настроения, полученную от данного произведения. По прочтении некоторых книг (просмотру некоторых фильмов…), в голове ничего не остается, все как-то выветривается, такое бывает иногда даже с хорошими произведениями. Просто поток этих произведений сейчас чрезмерно велик. Запомнить все трудно, а записать можно. Данный проект представляет собой нечто вроде мемуаров о восприятии и о воспринятом. Это не дневник восприятия, а именно мемуары, так как некоторые рецензии пишутся преднамеренно по прошествии некоторого времени после ознакомления с произведением. Это время может быть двумя днями, а может быть и пятью годами. Основной причиной этого является часто встречаемая невозможность переварить отдельный кусок информации за короткий промежуток времени. Насколько известно, вода минует желудок намного быстрее овсяной каши…
В связи с этим встает еще один вопрос (теперь уже точно последний): а насколько важна оперативность рецензии, ее актуальность? Разумеется, важна, но лучше поздно, чем никогда. Даже запоздалая реклама может оказывать воздействие, тем более, что многие произведения время от времени переиздаются, при этом иногда они воспринимаются как новые, будучи совершенно забыты…
----------------------
* Хотя иногда случаются некоторый проколы, отходы от избранного имиджа. Например, тот же Сергей Соболев сначала пишет восторженный отклик на сексуальную раскрепощенность журнала Фантом, и почти сразу же возмущается желанием главного героя романа Брайана Олдиса "Освобожденный Франкенштейн" Боденленда, человека весьма интеллигентного, осуществить половой акт с Мэри Годвин, более известной впоследствии как Мэри Шелли. Где же былая раскрепощенность? Можно сделать два вывода: либо эта раскрепощенность имеет сугубо напускной характер, либо настолько незначительный для автора смысл, что он ее использует только ради красного словца в одной отдельно взятой работе. Это, разумеется, может быть связано и с различием в подходе к определению собственной задачи рецензента. Кто-то занимается этим более менее профессионально, кто-то зарабатывает на этом деньги, кто-то просто этим увлекается. Но поскольку в трудовую книжку еще никто не получал надписи "рецензент", оставим это полностью на его совести.
«Ужасы тела. Не каких-то там мертвых тел. Ужас в вашем собственном теле. И что-то идет совсем не так… внутри вас. Ваше тело изменило вам – а поскольку это ваше тело, то не получится даже убежать». Слова, которыми Стюарт Гордон – надо ли его представлять? – открывает антологию, неплохо описывают суть представленного в ней направления (пожалуй, рановато называть его жанром). До поры до времени «телесные» ужасы оставались удобным термином, применимым к некоторым образцам хоррора независимо от способа их воплощения – в кино, литературе, видеоиграх и т. д. Выход и относительный успех межавторского сборника, целиком посвященного этой теме, сигнализирует, что боди-хоррор как явление окончательно определился и обособился – или вот-вот это сделает. Там, где прежде режиссеры и писатели искали наугад, появляются идейно подкованные люди, которые знают, чего хотят и как этого добиться. В теории страх перед фокусами собственного тела имеет больше шансов пронять потребителя, чем классический страх перед неведомым или внешней угрозой. Ночь прошла, взошло солнце – вот и нет неведомого, а изменчивое тело – всегда с тобой. Честно говоря, оно и есть ты – каких бы вершин духовности ты за собой ни числил. Пол Кейн и Мари О’Риган (к слову говоря, законные супруги) не впервые работали над антологией с уникальной концепцией: в 2009 году увидел свет томик Hellbound Hearts, посвященный миру «Восставшего из ада». Публикация была весомая: предисловие написал сам Клайв Баркер, введение – Стивен Джонс, послесловие – Даг Брэдли. Среди авторов оказались как новички (например, Барби Уайлд, знакомая аудитории как женщина-сенобит из второго «Восставшего»), так и мастера жанра, в том числе Конрад Уильямс, Сара Пинборо, Нил Гейман и Тим Леббон. У публики книга нашла теплый прием, критика также не злобствовала. А в 2012-м, уже после антологии боди-хоррора, вышел «Карнавал хоррора» (A Carnivále of Horror) – коллекция историй о темной стороне ярмарок и цирков. Тут, конечно же, не обошлось без Рэя Брэдбери, к которому скромно примкнули Джо Хилл, Уилл Эллиот, Джон Коннолли и другие. Впрочем, это повод для отдельного разговора – а сейчас вернемся к ужасам, «явившимся изнутри» (примерно так назывался в американском прокате ранний фильм Дэвида Кроненберга, более известный как «Судороги»).
Антология построена по хронологическому принципу: сначала «классика» боди-хоррора, затем кучка репринтных рассказов от современных авторов, а в замыкающих – полдюжины текстов, написанных специально для этого издания. Кавычки на слове «классика» не случайны. Именно здесь кроется проблема, которая для менее терпеливых читателей может оказаться решающей – и книга отправится в дальний угол, на кладбище недочитанных томов. Открывает сборник «Превращение» Мэри Шелли – высокопарная романтическая история, эксплуатирующая затасканный ныне сюжет о «похитителе тел», проще говоря – обмене разумов. В новелле имеются: а) порочный, но небезнадежный в итоге главный герой; б) его возлюбленная – воплощение невинности, красоты и других достойных качеств; в) злобный карлик-колдун (в эпоху Тириона Ланнистера этот штамп воспринимается с трудом). Множество ненужных подробностей, сомнительных нравоучений, увесистая мораль в финале – и, как несложно догадаться, ни намека на боди-хоррор… если только вас не пугают люди аномально низкого роста. Следом идет «Сердце-обличитель» Эдгара По. В отличие от предшественницы, эта новелла за полтора с лишним столетия нисколько не растеряла своей силы и остается образцовой хроникой сумасшествия, а концовка ее с каждым прочтением жалит только больней. И все же хочется усомниться, есть ли «Сердцу» место в подобной антологии – думается, тошнотворная «Правда о том, что случилось с мсье Вальдемаром» подошла бы гораздо больше. То же касается и «Герберта Уэста, реаниматора», порожденного воображением великого (и молодого еще) Лавкрафта. Единственная причина, по которой рассказ присутствует в антологии – это, очевидно, желание угодить Стюарту Гордону, чей «Реаниматор» сослужил большую службу и автору рассказа, и жанру ужасов в целом. Это не затеняет той простой истины, что история о Герберте Уэсте – это история о зомби (поэтому она прекрасно смотрится в соответствующей антологии Стивена Джонса – в компании «Вальдемара», кстати говоря). На ее место куда удачнее и без всяких оговорок могли бы встать «Сияние извне» (оно же «Цвет из иных миров») или «Холодный воздух» – произведения, целиком посвященные неприятным физиологическим метаморфозам. Череду классических текстов продолжает «Кто ты?» («Кто идет?») легендарного Джона Кэмпбелла. Здесь тоже сыграла роль нашумевшая экранизация (речь, само собой, о фильме Джона Карпентера, а не о ходячей морковке образца 1951 года) – но и здесь эта роль недобрая. В «Нечто» камера непрерывно следит за происходящим, фиксируя кошмарные мутации персонажей до последней детали. У Кэмпбелла те же превращения описываются одной-двумя скупыми фразами, а то и вовсе игнорируются. Кроме того, диалоги героев чаще всего представляют собой обмен мини-лекциями на заданную тему. Первопроходцам современной фантастики это простительно, но с жанром ужасов такой подход несовместим. Вообще же, случай удивительный: совпадая на 75% сюжетно, повесть и фильм производят совершенно разное впечатление и служат совершенно разным целям. К сожалению, с целями антологии «Кто ты?» согласуется неважно. Первым точным попаданием становится «Муха» Жоржа Ланжелана, также пережившая два воплощения в кино. В этом случае более верной оригиналу оказалась первая экранизация, снятая в 1958 году Куртом Нойманном. Сращение человека и мухи происходит в рассказе мгновенно, хотя и подается в ретроспективе – как сюжетная загадка, подлежащая раскрытию. Дэвид Кроненберг в 1986-м идет по иному пути и показывает мучительный процесс трансформации от начала до конца (кроме того, случившееся получает у него более правдоподобное объяснение). И все же – благодаря стойкости самой идеи – версия Ланжелана работает, хотя старомодный стиль и снижает градус напряжения. Более современные тексты, представляющие боди-хоррор как таковой, легко делятся на несколько смысловых групп. 1. Философские этюды, где изменения тела служат в качестве метафоры или следуют за изменениями души. Так, «Наследство Чейни» (The Chaney Legacy) Роберта Блоха – традиционная мистическая история, отдающая дань памяти великому голливудскому мастеру перевоплощений – Лону Чейни, «Человеку с тысячью лиц». Сюжетно рассказ близок к написанному несколько ранее «Гриму» Роберта Маккаммона, но воплощен с большим изяществом и фирменной грустью. Образы калек и чудовищ, сыгранных некогда Лоном Чейни, навсегда запечатлелись в некоем принадлежавшем ему предмете и не собираются так просто уходить в небытие… В «Ранах» (Walking Wounded) Майкла Маршалла Смита порезы и ссадины, словно бы ниоткуда возникающие на теле героя, скрывают за собой трагическую тайну – как и всегда у Смита, чреватую болезненным нравственным уроком. Внешне меланхоличный и неторопливый, рассказ до предела насыщен эмоциями и не предназначен для равнодушных. «Другая сторона» (The Other Side) Рэмси Кэмпбелла представляет собой ярчайший образец психологического хоррора, невероятным образом сочетающий тривиальные декорации (спальный район с не самым благополучным населением) и тягучую сюрреалистическую жуть; особо тяжко придется читателям, которые побаиваются клоунов. Метаморфоза, происходящая с героем, кажется тем ужаснее, что ее легко не заметить. В грязном и вязком «Конъюнктивите» (Sticky Eye) Конрада Уильямса банальное глазное заболевание становится ключиком, открывающим двери в прошлое – и за дверями этими кроется мрак. Наконец, «Бабочка» (Butterfly) Аксель Кэролин дает шанс на перерождение непоправимо изувеченному юноше. Впрочем, хоррора в этой милой притче намного меньше, чем в тематически сходном «Превращении» Рэя Брэдбери. 2. Социальные этюды. В этом случае мутации и модификации тела – повод пофантазировать о том, что ожидает человечество в далеком и не очень будущем. «Время превратиться в студень» (‘Tis the Season To Be Jelly) Ричарда Матесона – легкомысленная история о постъядерном мире, где форма и строение человеческого тела не отличаются ни постоянством, ни предсказуемостью. А людям хоть бы хны – живут и даже женятся. В «Переменах» Нила Геймана у долгожданного средства от рака обнаруживается пикантный побочный эффект – смена пола. Постепенно медицинские свойства препарата отходят на второй план, а род людской делает прыжок в новом, неожиданном направлении. Кошмар гомофобов и традиционалистов становится нормой жизни. В «Стиле» (The Look) Кристофера Фаулера мишенью становится высокая мода. Стремясь к модельной карьере, юные девушки готовы подгонять собственные тела под неестественные стандарты и ложиться под нож хирурга. В рассказе эта тенденция получает логическое продолжение: при достаточно развитых технологиях предела совершенству нет – и тело модели становится всего лишь заготовкой, из которой художник-модельер может слепить все что угодно, была бы фантазия. И разумеется, у куска мрамора не спрашивают, хочет ли он превратиться в модернистскую статую. А человеческий мрамор, увы, не просто хочет этого – жаждет. 3. Паразиты и захватчики. Одна из самых благодатных тем в боди-хорроре, пользующаяся заслуженной популярностью. «Плодовые тела» (Fruiting Bodies) Брайана Ламли выдают сильное влияние Лавкрафта (которое автор никогда и не скрывал). Описание заброшенной деревушки, приходящей в упадок под натиском странного грибовидного организма, живо напоминает о называвшемся уже «Сиянии извне». Рассказ развивается неторопливо, но точность деталей и яркий – хотя и ожидаемый – финал делают его увлекательным чтением. «Остаток» (Residue) Элис Хендерсон начинается как археологический триллер, переходит в леденящий боди-хоррор (с отвратительными крючками, выпирающими из кожи героя) – и заканчивается жирным штампом, ради которого не стоило и огород городить. Иное дело «Полип» (Polyp) все той же Барби Уайлд (которая, похоже, всерьез озаботилась литературной карьерой) – хулиганская, вульгарная, неправдоподобная, но странно обаятельная история о кишечном полипе, который по неведомым причинам обрел разум и пустился во все тяжкие. Это самый кровавый рассказ в антологии; если бы намечалась экранизация, то идеальным режиссером стал бы молодой Питер Джексон – и ему бы понадобилось очень, очень много литров бутафорской крови. «Дурной вкус» – это и о «Полипе» тоже. 4. Про уродов и людей. Нэнси Коллинз в «Шоу уродов» (The Freaktent) погружается в мир ярмарочных страшилищ – и становится ясно, что это тоже бизнес. А в бизнесе не всегда есть место гуманности… «Другие» (Others) покойного Джеймса Герберта – фрагмент одноименного романа, явно включенный в сборник по принципу «а пусть будет». Текст стартует с произвольной точки и заканчивается на полуслове; середина отведена под экскурсию некоего персонажа по подземной тюрьме, населенной всяческими мутантами. Зрелище, безусловно, впечатляющее, но с сюжетом было бы веселей. 5. Доктор твоего тела. Ряд рассказов так или иначе связан со странностями науки (медицины) и ее служителей. Дэвид Муди в «Почти навеки» (Almost Forever) рассказывает о поисках бессмертия, завершившихся крайне неудачно и для самого исследователя, и для окружавших его людей. Впрочем, тело тут почти ни при чем… Грэм Мастертон в «Собачьей жизни» (Dog Days) демонстрирует литературный класс, создавая высокую трагедию из сюжета, который в менее умелых руках превратился бы в убогий анекдот. Талантливые хирурги могут быть не только полезны, но и опасны – прежде всего для самих себя. Что из этого применимо к герою классического рассказа Стивена Кинга «Тот, кто хочет выжить» – большой вопрос. Неоспоримо лишь то, что эта небольшая вещица занимает уникальное место в литературе и четко делит человечество на тех, кто ее прочел, и тех, кто нет. Если вы из последних, то не обещаю, что она вам понравится – но вот запомните вы ее наверняка. Выживание – штука хитрая. Особенно если единственное средство для этого – собственное тело… Несколько текстов не укладываются ни в какие категории. Среди них, что неудивительно, и «Восстание» (оно же «Политика тела») великого оригинала Клайва Баркера. Сюжет рассказа основан на абсурдной предпосылке (части тела восстают против своего хозяина) и при желании может быть расценен как юмористический, но это лишь одна из возможностей. Другая, которая хорошо работает с впечатлительными читателями, – это животный ужас и несколько дней ни с чем не сравнимой паранойи. «Восстание» – боди-хоррор в истинном смысле слова, вот только лепить с него копии невозможно: как и «Тот, кто хочет выжить», это единственная в своем роде история. И совсем уж особняком идут три рассказа, задевающих жанр разве что по касательной (из них, что характерно, два написаны по заказу составителей – вероятно, отказываться от готового продукта было неловко). «Воспарившие мертвецы» (The Soaring Dead) изобретательного Саймона Кларка могут быть прочтены и как сюрреалистический хоррор, и как история психоза – но эффект гарантирован в обоих случаях, а центральный образ рассказа нескоро выветрится из памяти. «Царство плоти» (Region of the Flesh) Ричарда Кристиана Матесона повествует о необычной одержимости. Купив кровать, на которой жестоко убили мужчину, герой каждую ночь видит расправу во сне – и понемногу впадает в зависимость от этих грез, становясь их активным участником. Рассказ мог бы состояться, если бы не характерная для Матесона-младшего склонность к абстракциям и линейная манера изложения, не предлагающая читателям ни ловушек, ни загадок. «Черный ящик» (Black Box) Джеммы Файлс тоже характерен для своей создательницы – сумбурное повествование о медиумах и зловещих астральных двойниках, не имеющее никакого отношения к ужасам тела. Судя по еще нескольким антологиям, соответствие заданной теме — непосильная для Файлс задача. Итак, составителям «Большой книги боди-хоррора» (не такой уж, кстати, и большой – всего 24 рассказа и 1 повесть) не удалось избежать некоторых типичных ошибок, и назвать их детище бесспорной удачей было бы преувеличением. Вместе с тем у Пола Кейна и Мари О’Риган получилось показать, что боди-хоррор – реальное направление в литературе ужасов, способное порождать разнообразные сюжеты, окрашенные во все возможные тона – от черного юмора и трэша до тонких психологических зарисовок. Вместе с высоким уровнем отдельных рассказов это позволяет надеяться, что забвение сборнику не грозит.